С другой стороны, ни один менеджер не питает симпатий к женщине, из-за которой, по его мнению, пилот сдает позиции. Прежде у Йохана были десятки женщин, и Шатц расценивал их совершенно верно – как неизбежное приложение к объекту всеобщего внимания, множество прекрасных лун, отражающих солнечное сияние чемпиона. А вот когда в жизни Йохана появилась Эриджейн, он как-то насторожился и занял оборону. Наверное, пора уже объяснить ему, что Эриджейн – не болезнь, разве что симптом. Йохан говорил тоном человека, желающего убедить упрямого ребенка, что за ушами тоже надо мыть.
– Роланд, тебе не приходит в голову, что у любого фильма есть конец? Мне тридцать четыре года, многие пилоты в моем возрасте уже ушли. А кто еще работает, выглядит карикатурой на самого себя в молодости.
Он сознательно не упомянул погибших. Это были люди, каждый со своим именем, собственным характером, он помнил их глаза, смех, а потом они внезапно превращались в мертвые тела, изуродованные вместе с кузовом болида: яркий шлем свернут набок, «скорая помощь», как всегда, опаздывает; вертолет, как всегда, не поспевает вовремя; врач, как всегда, оказывается бестолковым.
Роланд шумно возразил.
– Да что ты несешь, Йохан? Мы же с тобой прекрасно знаем, что такое «Формула-1», но у меня масса предложений из Америки… У тебя еще уйма времени, чтобы развлечься и заработать кучу денег без всякого риска.
У Йохана не хватило мужества остудить менеджерский пыл Роланда. Деньги, конечно же, не тот стимул, который мог изменить состояние его души. Денег у него хватит на два поколения вперед. Он зарабатывал их, все эти годы рискуя жизнью, и не поддался искушению, как многие его коллеги, приобрести персональный самолет или вертолет и покупать дома во всех концах света. Он не смог сказать Шатцу, что проблема в другом – гонки перестали доставлять ему удовольствие. Нить почему-то оборвалась и, к счастью, это произошло не в тот момент, когда он мог потерять равновесие.
– Ладно, еще поговорим.
Шатц понял, что сейчас лучше не настаивать.
– Хорошо, постарайся быть в форме для Испании. До конца чемпионата еще далеко, два хороших результата, и все выправится. А пока развлекайся, красавец-мужчина!
Роланд отключился, а Йохан смотрел на мобильник, словно видя в нем озабоченное лицо своего менеджера.
– Молодец. Ждешь, пока отойду, и тут же хватаешься за телефон. Мне, что же, надо думать, будто у тебя есть другая женщина?
Эриджейн вышла из душа и поднялась к нему на палубу, вытирая волосы полотенцем.
– Нет, это был Роланд.
– А!
Этот возглас вместил в себя все.
– Я не нравлюсь ему, не так ли?
Йохан привлек ее к себе, обнял за талию, прижался щекой к ее животу и заговорил, не глядя на нее.
– Не в этом дело. У Роланда свои проблемы, как у всех, но он мой друг, и я полностью доверяю ему.
Эриджейн ласково погладила его по голове.
– Ты сказал ему?
– Нет, решил, что по телефону не стоит. Думаю, скажу – и ему, и Фергюсону – в Барселоне. На будущей неделе. В любом случае официально сообщу об уходе только на финише сезона. Не хочу, чтобы журналисты еще злее кусали меня.
Их любовная история была необычайно лакомым кусочком для репортеров всего мира. Лица гонщика и шахматистки месяцами не сходили с журнальных обложек, а светские хроникеры изощрялись, строча всяческие небылицы.
Йохан поднял голову, заглянул ей в глаза и с волнением прошептал:
– Я люблю тебя, Эриджейн. Я любил тебя еще до нашего знакомства, но не знал этого.
Она не ответила. Только посмотрела на его лицо в бликах света, отраженных от палубы. Йохан слегка растерялся, но он уже сказал то, что хотел, и не собирался возвращаться назад.
Его голова в подводной маске появляется на поверхности воды около носа яхты. Он отыскивает глазами якорную цепь, и колыхнув ластами, медленно подплывает к ней. Ухватившись за борт, осматривает яхту. Корпус из стеклопластика отражает яркий свет полной луны. Он дышит в трубку ровно и спокойно.
Пятилитровый баллон у него за спиной не пригоден для длительного погружения, зато легкий, удобный и не стесняет движений. Черный легководолазный костюм – без всяких надписей или цветных вставок, достаточно плотный, чтобы хорошо защищать от холода в воде. Включить фонарь он не может, но из-за яркого света полной луны ему не приходится сожалеть об этом. Всячески стараясь ни малейшим всплеском не нарушить тишину, он под водой подплывает к корме, где с палубы свисает неубранная лестница.
Хорошо.
Можно легко подняться на борт. Он снимает обмотанный вокруг пояса линь, цепляет к лестнице карабин и подвешивает на него герметичную коробку, отстегнув ее от пояса. Собирается снять также баллон, ласты и свинцовый пояс и, подвязав все это к лестнице, оставить под водой.
Ему нужна полная свобода движений, хотя неожиданность, с какой он возникнет перед двумя спящими людьми, и поможет ему выполнить задачу.
Он уже собирается снять ласты, как вдруг слышит шаги на палубе. Соскальзывает с лестницы, отплыв в сторону, прячется под бортом. Оттуда, из затененного укрытия, видит, как на палубу выходит девушка и останавливается, зачарованная лунной дорожкой на тихой, спокойной воде. Белый халат на ней – еще один светлый блик, но вот она легким движением сбрасывает его и предстает обнаженной в лунном свете.
Он видит ее сбоку и любуется сильным телом, превосходным контуром небольшой и крепкой груди, очертаниями бедер, длинными, тонкими ногами.