Садясь в машину, которая увезет его отсюда, он проводит рукой по мокрым волосам.
Он хотел бы объяснить, но не может. Его долг еще не выполнен до конца.
Он – некто и никто, и его долг никогда не будет выполнен.
И все же, глядя сквозь стекло, по которому сбегают капли дождя, на людей, покидающих место скорби, глядя на эти замкнутые лица с подобающим случаю выражением, он задает себе вопрос – задает от усталости, а не от любопытства. Он спрашивает себя: кто же из них первым объявит ему, что все, наконец, окончено?
Никто не стоял у ворот, когда Фрэнк покидал кладбище.
И дождь прекратился. Там, наверху, на небесах, не было никакого милосердного бога. Только клубились белые и серые тучи, и ветер силился откопать в них жалкий голубой лоскуток.
Фрэнк подошел к машине, прислушиваясь к негромкому скрипу своих шагов по гальке. Сел и завел мотор. «Дворники» задвигались с легким шелестом, очищая стекло от остатков дождя. Вспомнив о Никола Юло, он застегнул ремень безопасности. На сиденье рядом лежала «Нис Матэн» с крупным заголовком на первой полосе:
...«Правительство США требует экстрадиции капитана Райана Мосса».
Сообщение о смерти Никола поместили внутри газеты, на третьей странице. Уход из жизни рядового комиссара полиции не заслуживал первополосных почестей.
Фрэнк взял газету и с презрением швырнул ее на заднее сиденье. Включил передачу и по привычке, прежде чем тронуться, посмотрел в зеркало заднего вида. Взгляд его упал на газету у спинки заднего сиденья.
У Фрэнка перехватило дыхание. Он вдруг почувствовал себя безумцем – из тех, что прыгают с вышки на резиновом канате. Он летел вниз, смотрел на землю, приближавшуюся с головокружительной быстротой, и не имел ни малейшей уверенности, что канат нужной длины. В душе его вознеслась немая мольба к любому, кто способен услышать ее, чтобы интуиция, только что озарившая его, не оказалась иллюзией, какую создают лишь зеркала.
Он соображал несколько секунд, а потом хлынул потоп. Целый каскад версий, ожидавших подтверждения, возник в его сознании, подобно тому, как водный поток, расширив всей своей силой крохотное отверстие в плотине, прорывается мощным валом. Мелкие неувязки неожиданно нашли свое объяснение, многие детали, прежде оставленные без внимания, сложились в единую форму, и она прекрасно вписывалась в предназначенное ей пространство.
Фрэнк схватил мобильник и набрал номер Морелли. Как только Клод ответил, он обрушился на него со словами:
– Клод, это я, Фрэнк. Ты один в машине?
– Да.
– Хорошо. Я еду в дом Роби Стриккера. Езжай туда же, и никому ни слова. Мне надо кое-что проверить, и я хочу, чтобы ты тоже был.
– А что, возникла какая-то проблема?
– Я бы не сказал. Всего лишь небольшое подозрение, совсем крохотное. Но если я прав, тут-то и конец всей истории.
– Ты хочешь сказать…
– Увидимся у Стриккера, – прервал его Фрэнк.
Теперь он сожалел, что едет в частной машине, а не в полицейской со всеми ее атрибутами. Пожалел, что не потребовал мигалку на магните, чтобы поставить на крышу в случае необходимости.
И стал корить себя – как он мог оказаться таким слепым? Как мог допустить, чтобы его личные чувства помешали ясно оценить ситуацию? Он видел то, что хотел видеть, слышал то, что хотел услышать, соглашался с тем, с чем приятно было согласиться.
И все расплатились за последствия. Никола – первый.
Пошевели он вовремя мозгами, может, сейчас Юло был бы жив, а Никто давно сидел бы за решеткой.
Когда он приехал к кондоминиуму «Каравеллы», Морелли уже дожидался его у входа.
Фрэнк оставил машину тут же на улице, не обращая внимание на знак, запрещающий стоянку. Как ветер, промчался он в дверь мимо Морелли, и тот, ни слова не говоря, поспешил за ним. Они остановились у швейцарской, и консьерж, увидев их, изменился в лице. Фрэнк оперся о мраморную стойку.
– Ключи от квартиры Роби Стриккера. Полиция.
Уточнение было излишним. Консьерж прекрасно помнил Фрэнка. У него опять встал комок в горле – более чем очевидное тому подтверждение. Морелли достал значок, и это окончательно открыло и без того уже распахнутые двери. Пока поднимались в лифте, Морелли рискнул заговорить.
– В чем дело, Фрэнк?
– В том, что я идиот, Клод. Невероятный, жуткий идиот. Не трать я столько времени на копание в себе, мы бы давно… – Он осекся.
Морелли ничего не понимал. Они подошли к двери, опечатанной полицией. Фрэнк в ярости сорвал тонкие желтые полоски. Открыл дверь, и они вошли в квартиру.
Здесь по-прежнему ощущалась та неотвратимость, какая всегда остается на месте убийства. Сломанная рама от картины на полу, пятна на ковровом покрытии, следы, оставленные криминалистами, металлический запах спекшейся крови – все напоминало о тщетной попытке человека избежать смерти, уклониться от лезвия ножа и ярости своего палача.
Фрэнк решительно направился в спальню. Морелли увидел, как он, переступив порог, замер и принялся внимательно осматривать комнату. Кровь на мраморном полу была вымыта, но следы на стенах оставались свидетельством преступления, совершенного здесь.
Постояв некоторое время, Фрэнк обошел кровать и, к изумлению Морелли, улегся на пол точно так, как лежал труп Стриккера, – по контуру, обозначенному криминалистами на мраморном полу. Фрэнк лежал так довольно долго, иногда немного поворачивая голову, глядя прямо перед собой и изучая что-то, по-видимому ясное только ему.
– Вот, проклятье. Вот…