После длительного пребывания в Европе Натан Паркер вернулся Америку в качестве командующего какого-то подразделения НАТО, привезя с собой в виде сувенира новую жену Ханнеке, темноволосую немку с массивной фигурой и зелеными, холодными, как лед, глазами. Он представил Елене эту чужую женщину с гладкой и бледной кожей, как ее новую мать. Так и осталось навсегда: не мать, а совершенно чужой человек.
Вскоре родилась Эриджейн.
Занятый своей стремительной карьерой, генерал предоставил семью заботам Ханнеке. Холод, исходивший от новой жены Паркера, казалось, сковал все в доме. Отношения между девочками были едва ли не враждебными. Эриджейн стала для Елены еще одним маленьким чужим человеком, жившим в одном с ней доме, а не подругой, с которой они могли бы расти вместе. Недаром дом наводнили гувернантки, воспитатели и частные педагоги.
Позже, когда Елена вступила в чудесную пору юности, произошла та история с Андре, сыном Брайана Жефферо, садовника, ухаживавшего за парком, что окружал огромный паркеровский особняк. Летом, во время каникул, Андре трудился вместе с рабочими, чтобы «поднабраться опыта», как с гордостью говорил его отец Натану Паркеру. Генерал соглашался с ним и не раз называл Андре «славным мальчиком».
Андре был робким юношей, настороженно смотревшим из-под козырька своей бейсбольной шапочки, увозя в кузове пикапа срезанные ветки.
Елена заметила его неловкие попытки познакомиться – робкие взгляды и смущенные улыбки. Она приняла их, никак не отвечая, но в душе у нее что-то затеплилось. Андре был не из тех, про кого говорят «красивый парень». Он был самым обыкновенным – не красавцем, не уродом. Иногда в ее присутствии он вдруг становился неловким и бестолковым. Елене в нем нравилось только одно: он был единственным юношей, которого она видела. И впервые в жизни она влюбилась. Андре улыбался ей, краснея, и она тоже улыбалась ему, краснея. И все. Однажды Андре набрался мужества и оставил Елене записку, спрятав ее в листьях магнолии и привязав к ветке зеленой проволочкой. Она достала записку и сунула в карман брюк для верховой езды. Вечером, ложась спать, развернула и прочитала – сердце колотилось неистово.
Теперь, спустя столько лет, она уже не помнит те слова, какими Андре Жефферо объяснился ей в любви, вспоминает только нежность, какую испытала, глядя на его неровный почерк. Это были невинные слова семнадцатилетнего юноши, влюбленного в ту, что представлялась ему принцессой большого дома…
Ханнеке, ее мачеха, жившая не по тем правилам, какие сама же устанавливала, вошла в комнату неожиданно, без стука. Елена слишком поспешно спрятала записку под оделяло, чтобы можно было не заметить ее желания что-то скрыть.
Мачеха подошла к постели и протянула руку.
– Дай мне то, что прячешь под одеялом.
– Но я…
Женщина посмотрела на нее, лишь чуть пошире приоткрыв глаза. Щеки Елены вспыхнули.
– Елена Паркер, кажется, я только что приказала тебе.
Елена достала записку и отдала. Ханнеке прочитала, не проявив никаких эмоций, сложила и опустила записку в карман своего жакета.
– Хорошо, думаю, это должно остаться нашим маленьким секретом, если мы не хотим огорчать твоего отца…
Таков был ее комментарий. Елена почувствовала великое облегчение и поэтому, наверное, даже не поняла, что женщина лжет, причем лишь потому, что это забавляет ее.
На другой день она увидела Андре.
Они оказались одни в конюшне, куда Елена заходила каждый день позаботиться о Мистере Марлине, своем коне. Андре, красный как мак, подошел к ней. Елена раньше не замечала, что на лице у него столько веснушек. Он заговорил с ней так взволнованно, что ей почему-то пришло на ум: «веснушчатый голос».
– Прочитала записку?
Они впервые говорили друг с другом.
– Да, прочитала.
– И что ты думаешь?
Елена не знала, что сказать.
– Это… это красиво.
Без предупреждения, собрав все свое мужество, Андре наклонился к ней и поцеловал в щеку.
Елена повернула голову и почувствовала, что умирает. Ее отец стоял в дверях конюшни, заслоняя свет, и видел, что произошло – только то, что произошло.
Юноша, сверстник его дочери, поцеловал ее в щеку.
Паркер фурией набросился на беднягу и так сильно отхлестал его по щекам, что у того потекла кровь из носа и изо рта. Потом схватил парня и швырнул, словно ветку, в дверь бокса Мистера Марлина, отчего конь попятился, испуганно заржав. У Андре кровь лилась на рубашку, когда генерал схватил его за шиворот и поставил на ноги.
– Идем со мной, жалкий ублюдок.
Он протащил Андре к самому дому и швырнул его, словно пустой мешок, к ногам Брайана Жефферо, стоявшего с секатором в руках и открывшего от изумления рот.
– Держи, Брайан, забирай своего маньяка и – вон из моего дома! Немедленно. И благодари, что легко отделался, а не пошел под суд за изнасилование!
Бешенство Натана Паркера исключало какие бы то ни было объяснения, и Жефферо слишком хорошо знал это. Он молча обнял сына, позвал своих людей, забрал инструменты и удалился.
Елена никогда больше не видела Андре Жефферо.
Вскоре Натан Паркер начал оказывать ей внимание.
Елена прошла по спальне. Падавший с балкона луч солнца словно разделил кровать пополам. Елена сочла хорошим знаком, что солнечной оказалась как раз та сторона, где спал Фрэнк, единственный в мире человек, которому она, собрав все мужество, смогла признаться в своем позоре.
Она вышла из комнаты и спустилась на первый этаж.
Радостной мысли о коротких счастливых встречах с Фрэнком было недостаточно, чтобы стереть ее воспоминания, такие давние, но все еще столь яркие и мучительные, будто все произошло накануне.