Я убиваю - Страница 172

172

– Генерал, прошу прощения за досадную задержку. Я хотел сказать, что на ваш рейс только что объявлена посадка, мы уже позаботились о погрузке гроба и багажа…

– Спасибо, комиссар. В нашей программе произошли изменения. Мои дочь и внук останутся здесь. Не будете ли так любезны, погрузить только мой багаж. Я буду вам признателен. Его нетрудно узнать. Три синих пластмассовых чемодана фирмы «Самсонит».

Фробен вежливо склонил голову. Фрэнк вспомнил, что именно так всегда отвечает дворецкий в английской комедии.

– Это самое меньше, что я в силах сделать для вас, чтобы заслужить прощение, генерал.

– Благодарю вас. Сейчас приду.

– Хорошо. Напоминаю, выход номер девятнадцать.

Фробен удалился с таким чувством облегчения, будто только что побывал в дорожной катастрофе и не получил ни единой царапины.

Паркер снова обратился к Стюарту.

– О'кей, мне надо идти. Будь молодцом. Вопросы есть?

Мальчик вытянулся и отдал честь по-военному, видимо, это была какая-то их давняя игра. Паркер открыл дверь и вышел, не удостоив дочь ни взглядом, ни словом.

Фрэнк подошел к Елене и ласково прикоснулся к ее щеке. Он сразился бы с целой армией генералов паркеров ради того, что увидел в ее глазах.

– Как тебе это удалось?

Фрэнк улыбнулся.

– Всему свое время. Сейчас мне нужно проверить еще кое-что. Две минуты, и я вернусь.

Он вышел и поискал глазами фигуру Натана Паркера. Тот удалялся по коридору рядом с Фробеном, провожавшим его на посадку. Фрэнк догнал генерала за минуту до того, как тот вошел в коридор-туннель, чтобы подняться на борт. Он был последним пассажиром. Привилегированное положение давало ему право опоздать. Увидев Фрэнка, Фробен скромно отошел в сторону.

Паркер сам заговорил с Фрэнком, почти не оборачиваясь.

– Не уверяйте, будто почувствовали неудержимое желание попрощаться со мной.

– Нет, генерал. Я только хочу быть совершенно уверенным, что вы улетаете, и высказать вам последнее соображение.

– Какое соображение?

– Вы не раз говорили мне, что я – конченый человек. Теперь я хочу обратить ваше внимание на то, что конченый человек – это вы. Мне безразлично, знает ли об этом весь мир…

Они посмотрели друг на друга. Черные глаза встретились с синими. Ненависть в них не погаснет никогда.

Ни слова не говоря, Натан Паркер миновал шлагбаум и направился к самолету. Уже не солдат, не мужчина, а просто старик. Все, что он оставлял за собой, больше не касалось его. Теперь проблемой было для него только то, что ожидало впереди. Его фигура отразилась в зеркале на стене.

Совпадение, наверное, одно из многих.

Еще одно зеркало…

С этой мыслью Фрэнк провожал Паркера взглядом, пока тот не свернул за угол, и зеркало не опустело.

63

Фрэнк проследовал по коридору к кабинету Ронкая. Подождал прежде, чем постучать. Вспомнил, сколько раз в жизни доводилось ему стоять перед закрытыми дверями – и в буквальном и в переносном смысле слова. Эта была одна из многих таких дверей, только теперь все иначе. Теперь человек, известный под именем Никто, находился за надежной решеткой, и его дело пополнит статистический отчет о раскрытых преступлениях.

Минуло четыре дня после ареста Жан-Лу и встречи с Паркером в аэропорту Ниццы. Все это время Фрэнк провел с Еленой и ее сыном, не читая газет, не включая телевизор, стараясь лишь навсегда позабыть всю эту историю.

Но забыть ее навсегда было немыслимо.

Он покинул «Парк Сен-Ромен» и вместе с Еленой и Стюартом нашел убежище в скромной гостинице вдали от моря, где можно было спастись от назойливости журналистов, преследовавших его по пятам. Они с Еленой пока не спали в одной комнате. Всему свое время. Днем он отдыхал, много времени проводил со Стюартом. Обещание Диснейленда сразу же заложило основы дружбы. А когда выяснилось, что каникулы продлятся еще десять дней, и они втроем проведут их на Южном канале на борту пароходика, дружба еще более упрочилась. Стюарт был в восторге, когда Фрэнк сказал, что они пройдут шлюзы, останутся ночевать в лодке и Стюарт даже сам поведет ее. И теперь оставалось только ждать, чтобы цемент схватился.

Фрэнк решился и постучал. Голос Ронкая пригласил его войти. Открывая дверь, Фрэнк не удивился, обнаружив в кабинете Дюрана. Но показалось странным присутствие доктора Клюни.

Ронкай встретил Фрэнка своей обычной пиаровской улыбкой, теперь куда более естественной и непринужденной. Начальник полиции, переживавший свой звездный час, знал, как должен себя вести гостеприимный хозяин. Дюран приветствовал его легким движением руки.

– Вот и хорошо, Фрэнк, очень кстати. Садитесь. Доктор Дюран тоже только что пришел.

Тон разговора был таким светским, что Фрэнк удивился, почему на столе не видно ведерка с шампанским и бокалов. Или они появятся потом, в другое время и в другом месте?

Ронкай сел за стол. Фрэнк опустился в кресло. Помолчали. Ему нечего было сказать. Хотелось лишь кое-что узнать.

– Поскольку мы собрались тут все, думаю, лучше перейти сразу к главному. В этой истории есть моменты, о которых вам ничего не известно. Они касаются Даниэля Леграна, то есть Жан-Лу Вердье. Вот в общих чертах, что нам удалось выяснить.

Ронкай откинулся на спинку кресла, закинув ногу на ногу. Он делился сведениями с той же простотой и благожелательностью, с какой святой в свое время поделился плащом с нищим.

– Отец, Марсель Легран, был важной шишкой во французской секретной службе. Он руководил обучением разведчиков. В какой-то момент у него, похоже, появились признаки расстройства личности. Нам не известны точные подробности. Мы проникли, куда смогли, но французское правительство не слишком-то расстегнулось в этом смысле. По-видимому, дело это доставило ему когда-то немало головной боли. Тем не менее, добытой информации все же оказалось достаточно для понимания, что произошло. После нескольких, как было сказано, прискорбных эпизодов, Леграну предложили по собственному желанию оставить, так сказать, действительную службу и уйти на пенсию раньше положенного срока. Он, очевидно, тяжело переживал, и такое предложение оказалось, наверное, последним ударом для его пошатнувшейся психики. Он переехал в Кассис, с беременной женой и гувернанткой, работавшей в его семье с самого детства. Приобрел «Терпение», где и замкнулся отшельником, наглухо отгородившись от окружающего мира. И навязал те же условия жизни всем остальным членам семьи. Никакого контакта ни с кем, ни по какому поводу.

172